Испытанье тремя пространствами

...И вот, когда моя заблудшая звезда
достигла самого, казалось бы, зенита,
и я подумал с облегчением —
                            finita,
то бишь, окончена комедия моя;

когда, казалось мне, приспел уже конец
всем злоключениям души моей и тела,
и он дошел уже до крайнего предела,
их мимолетный кратковременный союз, —

в тот час мне голос был.
                    И вещий голос тот,
как бы из будущего времени идущий,
мне предрекал мою судьбу,
                    мой день грядущий,
хотя скорее предлагал, чем предрекал.

Но выходило, тем не менее, что я
так задолжал уже и дьяволу, и богу,
что должен в новую отправиться дорогу
для очищенья моей плоти и души.

Что ко всему я должен был на этот раз,
перетерпев неисчислимые мытарства,
не три каких-нибудь там царства-государства,
но три пространства безымянных пересечь.

И, видно, чувствуя, как тает на глазах
мой прежний пыл, моя уверенность былая,
приободрить меня хоть как-нибудь желая,
он приобщал меня к премудрости своей.

И он сказал:
            — Запомни истину сию,
и пусть она в твой трудный час тебе поможет:
чему не должно быть,
                  того и быть не может,
а то, что быть должно,
                    того не миновать...

1
И с этим в первое пространство я вступил.
И этим первым было белое пространство.
Его безжизненной окраски постоянство
вселяло ужас и могло свести с ума.

Передо мной лежал огромный белый мир,
до горизонта словно выбеленный мелом,
и посреди его,
           в пространстве этом белом,
зияло пятнышко неясное одно.

Там, на снегу почти стерильной белизны,
стояла старая заржавевшая койка,
и было странно мне понять,
                          и было горько
вдруг осознать, что это я на ней лежу.

Да, это я на ней распластанный лежал,
как бы от смертного уставший поединка,
и только острая серебряная льдинка
тихонько ёкала и таяла в груди.

Уже я звал к себе на помощь докторов —
эй, кто-нибудь, хотя б одна душа живая!..
И в тот же миг,
              из белой бездны выплывая,
мой доктор,
          Фауст мой,
                    возник передо мной.

И он сказал мне:
                — Этот зыблющийся свет
пускай, мой друг, вас не страшит и не смущает.
Ведь белый цвет, он, как известно, совмещает
в себе всю радугу, семь радужных цветов,

и, пропустив его сквозь сердце,
                              как сквозь призму
(сквозь эту острую серебряную льдинку),
мы расщепим его на части составные
и жизни цвет вечнозеленый извлечем.

Ибо сказано было —
чтобы приготовить эликсир мудрецов,
или философский камень,
возьми, сын мой, философской ртути
и накаливай,
пока она превратится
в зеленого льва.
Ибо история философского камня,
о друг мой,
есть история души очищающейся,
история святых и героев.
Ибо даже металлы, мой друг,
пораженные порчей,
и те возрождаются —
несовершенное становится совершенным.
И еще было сказано —
что бы там мудрецы ни писали
о высях небесных,
малейшие силы души моей
выше всякого неба!..
Поэтому,
друг мой,
вставайте,
и да свершится то,
чему должно свершиться.

...И мы пошли.
             Мы снова шли в белесой мгле
меж твердью неба и земною этой твердью,
как между жизнью ускользающей
                             и смертью,
исподтишка подкарауливавшей нас.

Мне было странно сознавать,
                          что, лежа там,
на той же койке, неподвижен, как полено,
я вслед за Фаустом иду одновременно,
и там и здесь одновременно находясь.

Так минул день, и минул год, и минул век,
а может, миг, понеже, времени не зная,
ни твердь небесная, ни эта твердь земная
нам ни малейших не являли перемен.

И лишь однажды мы увидели — вдали,
у самой кромки заметенного оврага,
неспешно двигалась нестройная ватага
каких-то призрачно мерцающих теней.

Там, над нелепым этим шествием ночным,
в немом пространстве без конца и без начала,
негромко музыка какая-то звучала,
сопровождаемая скрежетом костей.

Простой мотив, легко пробивший тишину,
ее, как паузу случайную, заполнил.
Но я мотива, к сожаленью, не запомнил,
хотя слова отлично помню наизусть.

Письма Катерине или Прогулка с Фаустом, 1981

Другие произведения

Вся поэзия