«Сирень сорок пятого года»

Это было удивительно… Мы стояли неподалеку от Праги… Война фактически закончилась первого мая… А на нашем участке фронта бои не прекращались. Восьмого мая командующий 2-м Украинским фронтом генерал Малиновский передал немцам ультиматум: если к утру 9 мая немецкие войска не капитулируют, то тогда всеми имеющимися в его распоряжении средствами…
Под утро немцы капитулировали. Что тут началось! Вокруг поднялась безумная стрельба: стрелял всякий, кто только мог, салютуя Победе! В каждой деревушке ,в каждом город чехи встречали нас цветами… Такого не было нигде, даже в России, на нашей родной земле… (Им и в голову не могло прийти, что советские войска останутся там на долгие десятилетия!) Как будто кто-то свыше специально придумал такой сценарий, – чтобы война окончилась именно 9 мая: началась весна, в Праге расцвела сирень… Как писал Семен Гудзенко: «Окончилась вторая мировая, – нам жить и жить… Гони, шофер, гони!» В самом деле тогда казалось, что все теперь впереди…
И сейчас все это вспоминается точно так же: в ореоле сияния тех весенних дней, той сирени… Это была наша юность! А юность всегда так вспоминается… Ведь война – это отнюдь не бесконечная стрельба день за днем все четыре года подряд. Война слилась с молодостью, романами, влюбленностями, надеждами… Человек вообще так устроен, что вспоминает чаще не плохое, а хорошее. Вот и я ведь не часто вспоминаю, как мерз на снегу, а наоборот – про то, как спирт пили и какая была блондинка медсестра. Все равно жизнь шла своим чередом.
Конец войны для меня – майская сирень Братиславы и Праги, бесконечные колонны капитулировавших немцев, без всякой охраны шагающих в плен, согласно указателями по обеим сторонам дороги. В чешском городе Влашим, недалеко от Праги, где мы тогда стояли, по вечерам бредущие мимо немцы порой подходили к нам не без опаски, просили закурить, в чем мы им, как правило, не отказывали, а одному немцу, шагавшему, как многие, босиком, я вынес и отдал чудом уцелевшую у меня запасную пару ботинок.
Ненависти к немцам, с которыми воевал, испытывать я не мог, не умел – «науку ненависти», которой нас обучали, постигнуть мне не дано.
Конец войны для меня – майская сирень Братиславы и Праги…
  И мир настал.
                 Оглохшие от боя,
Мы наслаждались первой тишиной.
Навстречу нам
                   без всякого конвоя
Шли пленные весь день по мостовой.
Так тихо стало,
                      будто вовсе не был
Ночных сирен протяжный длинный вой.
И только всюду утреннее небо...
Сверкало бесконечной синевой...
Проходит все.
                          Как в сказке хорошея,
Мир расцветет, из-под развалин встав.
Походные окопы и траншеи
Закроет буйной прозеленью трав.
На месте осыпавшихся воронок
Цветы насадит мудрый садовод.
Едва ползущий по полу ребенок
Окрепнет, подрастет и все поймет.
И ты,
    припомнив дальние походы,
Расскажешь сыну,
                 как мы пронесли
Сквозь пламенем бушующие годы
Покой и мир для всех детей земли;
И как потом,
                         оглохшие от боя,
Мы наслаждались первой тишиной,
И как весь день
                без всякого конвоя
Шли пленные по пыльной мостовой.
Мир
Чехословакия, 1945