С миром связь

Собеседник - Тамара Жирмунская

Опубликовано в журнале «Иностранная литература», №6 1976 года в разделе «Издано в СССР». Автор Т. Жирмунская

От мая до мая. Стихи поэтов социалистических стран Европы в переводе Юрия Левитанского с предисловием Константина Симонова. Москва «Прогресс», 1975.

 Название этой своеобразной антологии стихов навеяно Днем Победы. Токи войны пронизывают книгу, обнаруживая себя то словом-рефреном («стреляют, стреляют, изо дня в день стреляют, стреляют в себя и в других, настоящее и грядущее…»), то неожиданным поэтическим образом («в сердце твое я вкопался, зарылся весь, как солдатик небритый, в землю врывшийся с головой»), то каким-то новыми черточками коллективного портрета военного поколения:

   

Они поздно жизнь свою начали
И в искусстве весьма несведущи
И неведомой им богине
Как могли улыбались вежливо
Этот в Риме а тот в Берлине…

(Артур Мендэыжецкий. «Друзья мои сумасбродные»)

Два рода стихов собственно на военную тему соперничают друг с другом и дополняют друг друга: воспоминание о войне и напоминание о ней. В стихах Ацо Шопова «гневный огонь пылает, долы стонут, гремят винтовки… парни молча на смерть уходят» — железная последовательность действий, узаконенные пары слов, четкий, почти барабанный ритм. Совсем по-иному написано «Письмо в тысяча девятьсот сорок первый год Тане Савичевой, ленинградской Анне Франк», принадлежащее перу поэта Изета Сарайлича:

Слушай, малышка,
брось Маршака и Чуковского
и на улицу выбеги,
не пропусти ни единого дня —
в жизни с твоей их осталась
самая малость.
А Маршак не станет серчать за то,
что ты в этом мае ему изменила.
Милая,
детских писателей огорчает лишь то,
что читатели их умирают так рано.

Напоминание о войне, может быть, тем пронзительнее, чем мягче интонация, чем меньше в стихах военных атрибутов.

Я привела два полюсных с точки зрения поэтики примера, чтобы еще раз напомнить ту непростую истину, что поэту-переводчику надо обладать очень большим диапазоном голоса. Лишь при этом условии его подопечные заговорят всяк на свой лад.

Наступательная поэзия Бертольта Брехт, кажется, не имеет ничего общего с трепетной, задумчивой поэзией Дюлы Ийеша, а усложненный метафорический стих Станислава Гроховяка — с прозрачным стихом Младлена Исаева. Читая одного за другим столь различных авторов, даже забываешь о едином интерпретаторе. Но, дочитав книгу до конца, ощущаешь некое цементирующее начало. Это и личность переводчика, его эстетические вкусы, его человеческие пристрастия. Это и общность самих переводимых поэтов: общность взгляда на жизнь, на человека, убежденность в том, что они ответственны за эту жизнь, за этого человека.

Вилем Завада сравнивает поэта с трубочистом, который «бросается… к людям и прочищает им души, чтобы тяга была хорошей». Стеван Раичкович сурово напоминает: «Где с миром связь оборвалась — там песня кончится». Тадеуш Ружевич недвусмысленно выражает свое поэтическое кредо в стихотворении о самоубийце:

 

Мы которые рассуждаем на темы
традиции и новаторства
версификации и эпигонства
…Почему мы ему не дали
ни новых чувств
ни образов новых
ни нового зрения
ни новых слов
Если он и противился даже
надо было его заставить

(«По поводу одного происшествия»)

Предвидя возражения неизбежного оппонента: «Как?! Насилие над человеком — пусть даже во благо ему?!» — Ружевич назвал свое стихотворение «полемическим». Полемичны и многие другие стихи антологии. Причем далеко не всегда спор идет с идейным противником, находящимся по другую сторону баррикад. Нередко он разгорается в душе самого художника:

Ну, а человек, что он может? Очень мало
Лишь глядеть бессильно, что градом
                                                           сломало
Увы, здесь бессильны руки человека,
даже руки человека атомного века.

Но можно ли запросто повытоптать разом
все то, что вами создано, сердце и разум
И человек прищурился, он все понимает —
он величаво голову опять подымает…

(Ласло Надь. «Жемчужная юбка»)


Вера в силу человеческого разума питает оптимизм многих авторов сборника. Отрадно, что это не хладный разум, надменно всходящий над обесцвеченной и выхолощенной землей. Это именно разум об руку с сердцем, и внятны ему и сомнения, и страсть, и мука разрыва с любимой.

И еще одну общую закономерность усмотрела я в ряде стихов: отношение ко времени как к физически ощутимой субстанции.

Любопытно сравнить два стихотворения, написанные разными поэтами в разное время: «Остановившиеся часы» Ласло Беньямина и «Разговор с птицей, отсчитывающей годы» Лацо Новомеского. Если у первого «в разрушенном городе, на высоте этажа четвертого» чудом уцелевшие часы вечно показывают «время ужаса, время кошмара, разрушенья и смерти», то у второго

Час летит за часом —счет часам потерян.
Но часы пробили вешних дней начало.
На часах без башни, по циферблату неба,
стрелки — птичьи крылья
ходят как попало.


У одного время статичное, плененное — время войны, у другого динамичное, освобожденное — время жизни.

Читатель, хорошо знакомый с поэзией Юрия Левитанского, наверняка заметил его пристальное внимание к той же категории времени. Время материализуется им, зримо овеществляется. Достаточно вспомнить его стихотворение «Годы»: «Годы двадцатые и тридцатые, словно кольца пружины сжатые… сороковые мной не забытые, словно гвозди, в меня забитые… пятидесятые, шестидесятые, словно высоты, недавно взятые…» Конечно, нельзя отождествлять переводчика и переводимых им коллег, но в каких-то точках их поэтические миры не могут не пересекаться.

Понятно стремление издательства, да и переводчика включить в книгу как можно большее число авторов. Но порой широта такого рода сужает представление читателя о том или ином поэте, особенно если опубликовано не очень характерное для него стихотворение.

И еще одно замечание: жаль, что в сборнике не только отсутствуют краткие биографические данные о многочисленных авторах, но и не указаны даже годы их рождения.

В целом же антология удалась. «От мая до мая» относится к числу тех переводных книг, где виден почерк переводчика и индивидуальный стиль каждого из представленных здесь поэтов.

Другие материалы