Многолирик. Вариации на тему «Левитанский — тот единственный, кто...»

Собеседник - Олег Хлебников

Опубликовано в «Новой газете»№3 (20-26 января), 1997 год


  В 60-е — 70-е его стихи были для многих глотком тайной свободы — слава Богу, не единственным, но необходимым и утоляющим чью-то духовную жажду. Люди после эстрадных стихотворных дерзостей начала 60-х еще не успели отвыкнуть от того, что в рифмованной упаковке им преподносится полузапретный плод, и были внимательны к стихотворному высказыванию. А Левитанский им говорил:

— Что происходит на свете?
— А просто зима...

  Как так? На свете, по мнению автора, происходила не борьба «двух систем — двух идеологий», не война во Вьетнаме, даже не покорение космоса, а просто — зима. Уже это было почти фрондой.
   А кроме того, в книгах Левитанского ощущалось какое-то нарушение незыблемых, казалось бы, законов. В четверостишиях упорно рифмовались вторая и третья строчки, а первая и четвертая почему-то нет — и ничего, «складно». А сами строчки порой оказывались столь длинными, что уже и ямба от хорея, как мы ни бились, было не отличить.
  Все это раскачивало канон, а вместе с ним и тетрадные клетки сознания. В подсознании откладывалось сомнение в незыблемости устоев вообще. Хотя диссидентом Левитанский, конечно, никогда не был, так же, как — позднее — и прорабом перестройки. А был он — сибиряком, «ифлийцем» (то есть студентом некогда знаменитого «советского лицея» — Института философии, литературы и истории), потом — фронтовиком и, наконец, — профессиональным московским литератором.
  Как поэт Левитанский сформировался годам к сорока. Его поздние книги — «Кинематограф» и «День такой- то» — стали стихотворными бестселлерами. Его творческое поведение (выражение М. Пришвина) всегда отличалось несуетностью и чувством собственного достоинства. И хотя Юрий Давыдович любил пожа­ловаться на тяготы жизни, был он тот самый «иронический человек», о котором написал стихи:

Мне нравится иронический
                                   человек.
Он, в сущности,
            героический человек...


Помню спор между двумя литераторами о знаменитом межировском стихотворении «Коммунисты, вперед!» Один упрекал Межирова в конформизме. Другой возражал, что стихи-то все равно прекрасные. «Послушайте, какой звук! — говорил он: — «И тогда еле слышно сказал комиссар: «Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!..» Тут вступил Юрий Давыдович: «Звук-то, конечно, но почему «Коммунисты, вперед!» повторяется дважды — они что, с первого раза не поднялись?»
  Сам он поднимался с первого раза — и во время Великой Отечественной войны, и во время нынешней, чеченской. На первом же публичном выступлении перед власть имущими — это случилось при вручении Левитанскому Госпремии (первой премии в его жизни) — он вместо слов благодарности сказал все, что думает о чеченской бойне. Второй раз он сказал о Чечне в последние минуты своей жизни — на встрече, устроенной (в профилактических целях) властями с творческой интеллигенцией. Его горячее выступление наши циничные сановники выдержали — не выдержало сердце поэта.

Поэт — не песенник

  Юрий Левитанский — один из немногих поэтов-непесенников, на чьи стихи написано внушительное количество популярных песен. Достаточно назвать «Что происходит на свете?..» и «Каждый выбирает для себя...» Сергея Никитина, «Не поговорили» и «Жизнь моя — кинематограф...», исполняемые Еленой Камбуровой.
 Более того, даже современные рок-группы — в частности, «Воскресенье» — не обошли стороной творчество Левитанского, опять же единственного из поэтов фронтового поколения. Может быть, потому что именно он написал о войне «Ну, что с того, что я там был?..» Кстати, это стихотворение тоже стало песней благодаря Виктору Берковскому.
   Разгадку песенного феномена Юрия Левитанского, очевидно, надо искать в особенностях его стихотворной интонации, как бы затягивающей в свой круговорот читателей и слушателей и удивительно узнаваемой — с первой строчки.
  В общем, певцов и композиторов понять можно. Сам же Юрий Давыдович, повторяю, специально песен никогда не писал. Кроме одной-единственной, которой, по моим наблюдениям, чрезвычайно гордился. Ибо исполнял ее исключительно самолично и при достаточно высоком градусе дружеского общения. Эту песенку он назвал «Лотерейный билет». Ее текст не публиковался.
   Тем не менее многим «Лотерейный билет» может показаться хорошо знакомым. Почему? Дело в том, что и его стали петь профессиональные исполнители! В данном случае — певица Раиса Саед-Шах, отобравшая таким образом у Юрия Давыдовича единственную песенную монополию. Впрочем, он не был в обиде.

                                            Лотерейный билет

Когда на судьбу вы в обиде
И сделать нельзя ничего,
Билет лотерейный купите
За тридцать копеек всего.

Надеждой отчаянье
                                  скрасьте,
Запомните номер его.
Вы можете выиграть счастье
За тридцать копеек всего.

А если опять не попали
В счастливцы —
                           ну что же с того?
Ведь вы свой билет покупали
За тридцать копеек всего.

У вас за стеною метели,
У вас за окном — ничего.
А что ж вы,
                      а что ж вы хотели
За тридцать копеек всего...


              Юрий Левитанский
Это Осип Эмильич шепнул мне во сне,
а услышалось — глас наяву.
— Я трамвайная вишенка, — он мне сказал,
прозревая воочью иные миры.
— Я трамвайная вишенка страшной поры
и не знаю, зачем я живу.

Это Осип Эмильич шепнул мне во сне,
но слова эти так и остались во мне,
будто я, будто я, а не он,
будто сам я сказал о себе и о нем:
— Мы трамвайные вишенки страшных времен
— и не знаем, зачем мы живем.

Гумилевский трамвай шел над темной рекой,
заблудившийся в красном дыму,
и Цветаева белой прозрачной рукой
вслед прощально махнула ему.

И Ахматова вдоль царскосельских колонн
проплыла, повторяя, как древний канон,
на высоком наречье своем:
—  Мы трамвайные вишенки страшных времен.
Мы не знаем, зачем мы живем...

О российская Муза, наш гордый Парнас,
тень решеток тюремных издревле на вас
и на каждой нелживой строке.
А трамвайные вишенки русских стихов,
как бубенчики в поле под свист ямщиков,
посреди бесконечных российских снегов,
 все звенят и звенят вдалеке.

Предзимье
(Попытка романса)
Я весть о себе не подам,
и ты мне навстречу не выйдешь.
Но дело идет к холодам,
и ты это скоро увидишь.
Былое забвенью предам,
как павших земле предавали
Но дело идет к холодам
и это поправишь едва ли.
Уйти к Патриаршим прудам
по желтым аллеям шататься.
Но дело идет к холодам,
и с этим нельзя не считаться.
Я верю грядущим годам,
где все незнакомо и ново.
Но дело идет к холодам,
и нет варианта иного.
А впрочем, ты так молода,
что даже в пальтишке без меха
 все эти мои холода
никак для тебя не помеха.
Ты так молода, молода,
а рядом такие соблазны,
что эти мои холода
нисколько тебе не опасны.
Простимся до Судного дня.
Все птицы мои улетели.
Но ты еще вспомнишь меня
однажды во время метели.
В морозной январской тиши,
припомнив ушедшие годы,
ты варежкой мне помаши
из вашей холодной погоды.
Начало 90-х



Фазиль Искандер:

   Юрий Левитанский обогатил свою поэзию, смело вводя в нее сырую прозу. Однако эта проза опоэтизирована новыми интонациями. Многообразием этих интонаций он избавился от, по-видимому, ненавистного ему пафоса. Он не певец, а рассказчик своего поэтического состояния. В этом его своеобразие.

Владимир Корнилов:

 Очень редко поэт с возрастом пишет все лучше и лучше. Левитанскому удавалось...
  «Предзимье» — по-моему, великое лирическое стихотворение, одно из самых главных в последней четверти века...
 Левитанский вообще был настоящий лирик, а лирика дает долголетие, почти бессмертие...

Певец Юрского периода

Юрий Левитанский чуть ли не единственный наш лирический поэт второй половины века, который писал лирические послания. Эта пушкинская традиция почти иссякла в пятидесятые-шестидесятые годы. Подхватил ее Давид Самойлов, сам определивший себя и двух-трех поэтов своего поколения — и среди них, бесспорно, присутствуют Окуджава и Левитанский — как «позднюю пушкинскую плеяду».
  Сегодня хочется познакомить вас с неизвестным, никогда прежде не публиковавшимся посланием Левитанского замечательному историческому писателю Юрию Владимировичу Давыдову (помните, «Глухая пора листопада», «Две связки писем»?). Интересно, как в этом стихотворении «работают» оба смысла слова «кухня».

        Ю. Давыдову в день пятидесятилетия
        от Ю. Левитанского поздравленье
Я, тайны особой не выдав,
скажу без малейших
прикрас,
что лучше,
чем Юра Давыдов,
немногие пишут сейчас.
И в этом большая отрада
и даже высокая честь —
глухою порой листопада
Давыдова книгу прочесть.
И нету мне чести дороже,
что, этих краев старожил,
хотя и недолго, а все же я в кухне
Давыдова жил.
И если за литературу
я пью, то охотней всего
я пью за Давыдова Юру,
за славную кухню его!

Олеся Николаева:

Он любил быть несчастным, обойденным вниманием, обнесенным искрящейся чашей на пиру жизни, отверженным фортуной. Потому что это давало ему честь быть обласканным неумолимым фатумом, быть богатым своей бедностью, свободным в своей неприкаянности, быть рыцарем в своей опале, царем в своей пустыне...

Михаил Козаков:

  9 мая 1995-го я сидел в Израиле и смотрел первый канал российского телевидения. На экране появился Юра. Я слушал его и вдруг остро почувствовал: какие же они — он, Самойлов...
- удивительные люди! Пройти всю войну, стать по-настоящему большим поэтом и сохранить в себе такую чистоту! Прожить такую сложную жизнь и не изменить самому себе! Я тут же стал звонить Юре...
  Я делал его пластинку пародий. В них меня поражает доступный редкому актеру дар перевоплощения.

Сан Саныч Левитанский

  Практически один серьезный поэт — Юрий Левитанский — всерьез занимался стихотворными пародиями, выпустил даже целую книжку. Причем книга пародий Левитанского так же, как его лирические томики «Кинематограф», «День такой-то», «Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом» и «Белые стихи», отличается цельностью.
  Левитанский вообще писал именно книгами, само слово «книга» применительно к нему означает стихотворный жанр. И его книга пародий не стала исключением. Все пародии в ней — вариации на одну тему: «Раз, два, три, четыре, пять — вышел зайчик погулять...» Левитанский представил, как бы решили эту тему наши поэты, хорошие и разные. Но в основном все же хорошие. И это важно: он пародирует не какую-то неловкую или невольно смешную строчку, чем занимаются, так сказать, профессиональные пародисты, а саму манеру поэта.
 Поэтому пародии Левитанского, в свою очередь, поддаются пародированию. Ведь у их автора есть свое поэтическое лицо! Принадлежит пародия на пародиста Левитанского легкому перу «друга-стихотворца» Давида Самойлова (она — из неизданного тома «В кругу себя». — О. X.).

Давид Самойлов:
Левистансы
Да, я заяц, меня вы,
                          конечно, не знаете,
пусть я заяц — и все же меня
                        вы, конечно, узнаете.
Жизнь моя, как кино,
                 а точнее, как кинематограф,
ибо «Ну, погоди!» сочиняет
                            мой лучший биограф.
 Я-то что! Но и вы погодите,
                                                 охотник, 
не стреляйте в меня, ибо
                        жить я великий охотник.
Почему, негодяй, захотели вы
                                       заячьей крови,
почему не едите капусты,
                              кольраби, моркови?
Почему, негодяй, вы не цените
                                      доброго зайца?
А ведь заяц на ниве
                     литературы подвизается.
Среди зайцев ведь тоже
свои есть Стендали, Флоберы
и почти словно Лермонтовы
                                 или Аполлинеры,
а у вас, у охотника, только
                                    дурные манеры,
и мечтаете зайца ухлопать
                                    во имя карьеры...
                                                   1978



Другие материалы