Сиринга. Франтишек Грубин (Чехия)

Пан преследует наяду Сирингу. Вот добегает она до реки,
а дальше бежать не может. И просит она речных сестер своих
немедля превратить ее по что ни попало. И вот уже Пан, уверенный,
что поймал в свои объятья нимфу, сжимает вместо ее тела болотный
тростник. Ветер нежно поет в тростнике, и Пан очарован этой музыкой.
Несколько тростниковых коленец соединение воедино, он слепит их
воском и в память о нимфе назовет свирель свою сирингой.

                                                                          Из Овидия
Скромное здесь я пою превращенье.
Все изменяется в мире, чтобы избегнуть смерти,
осень станет зимой, зима в весну превратится.
Мир превращеньями жив.
Прости меня, Овидий!

Вечер,
октябрь на исходе.
Месяц из облака выставил рожки,
юноши рожки торчат из мужчины.

Идут они оба, мужчина и юноша,
в теле едином,
но на двоих у них общее сердце.
Слышит мужчина,
как страшно сжимается сердце,
чувствует с болью,
как бьется прибоем в сердце
юноши неутолимая жажда.

Мужчина и юноша вместе шагают.
Одно на двоих у них общее сердце.

Юноша счастлив — как сердце огромно,
как от воздуха грудь его распирает,
и три долгих десятка лет уже
бьющий молот
всевозможных мужских невзгод
в нем отдается,
словно из дальней дали,
слабым биеньем.

Но когда б разорвалось сердце мужчины,
юноша замертво пал бы.

Мужчина и юноша вместе шагают.
Девушка, словно в медленном танце,
рядом шагает неторопливо.
А мужчине кажется —  убегает,
несется в каком-то немыслимом беге,
словно она уже в будущем где-то
(только звук шелестящий),
словно она уже в будущем где-то
(только воспоминанье).

И страх его юноше передается,
и общее сердце их
бьется безумно
под конец этой кажущейся
погони.

Это круженье куда посильней,
чем круженье осенних листьев,
много сильнее
смертельных порывов ветра,
сильней, чем вращенье
черного колеса на Кампе:
в центре этого вихря
пульсирует лихорадочно
сердце.

Тут остановится девушка
у мутной реки
осенней улицы Кармелитской,
свет пузырьками кружится
перед нею.
Мужчина вполне уверен,
что держит ее в объятьях,
но не девушка у него на груди,
а поток многолюдный.

О любовь,
так вот и будем всегда
встречаться с тобою!
Многие тысячи девушек в город уже превратились,
многие тысячи девушек в него превращаются вновь.
В звездные ночи на берегах
млечного Тихого океана,
как золотая сиринга,
Прага лежит
и ждет молодого дыханья.

Вечер,
октябрь на исходе.
Месяц за облаком спрятал рожки,
лишь юноши рожки торчать остались.
Ибо если бы юноша
вдруг погиб бы в мужчине,
ничего не осталось бы от любви,
от поэзии ничего б не осталось.

От мая до мая, 1975

Другие произведения

Вся поэзия