Хана. Оскар Давичо (Сербия)

1
Я охотничий сын, и когда подошло мое время,
я влюбился в Хану, взбалмошную девчонку,
дочь торговца печального, вдовца-еврея,
содержавшего возле кладбища трактир и лавчонку.

Как ракета над лесом, надо мной она заблистала,
и стал я ходить, как слепой, разводя руками.
И любовь моя стала как мир, и поэтому стала
маяком и спасенными им моряками.

От нее глаза мои загораются блеском,
в ней и море колышется, и рыбы, и сети,
от нее водопады свергаются с гулом и плеском,
и стрекочут кузнечики, словно птицы и дети.

О, чего только я не видел этой весною,
с этим Чоро кривым и с компанией набожной этой!
Все, что пито было не мною и разбито не мною,
я сполна оплатил, как положено, звонкой монетой.

Но сейчас я люблю, и люблю это небо, и этой руки
                                                                     движенье,
которая вдруг воскрешает и выводит на сцену
всех погибших и потерпевших в море крушенье,
и ломает решетки, чтобы лбом я — о стену.

И о небо, до которого некогда пальцем
доставал, и до солнца — когда это солнце, и кости,
и могильщика даже я сделал у нас постояльцем
и в корчму пригласил их, на добрую чарочку в гости.

2
Когда над весами я увидел ее груди тугие,
между мылом и апельсинами разглядел подробно,
я понял, что она прекраснее, чем все другие,
и вся она, как ее губы, и вся съедобна.

О зрачок ее — зернышко перца в полдневном зное,
притягивающий, лаская и не отпуская!
Кто бы смог не влюбиться в изобилье это лесное,
в эти ноздри и в грудь, что как буря морская!

Ты не знаешь зубов ее, что, как снег, поскрипывают,
                                                                      играя,
эту гармонику с блестящими пуговками — сиянье ее
                                                                     золотое!
Этот колодец, наполненный радостью до самого края,
это животное, здоровое и молодое.

Когда к губам моим прижимает она свои губы,
я плыву по ветру, побросав паруса и тросы—
потому что ее объятья просты и грубы,
как еда дикаря, как еда, что едят матросы.

Ты не знаешь взгляда ее, темноватого от угля и дымной
                                                                              печи,
и ресниц ее — занавеску, что так нехотя поднималась,
и зубы ее, процеживающие неторопливые речи,
и язычок этот острый, хотя и распущенный малость.

От мая до мая, 1975

Другие произведения

Вся поэзия