Наступившей зрелости пора

Собеседник - Лоллий Баландин

Опубликовано в журнале «Сибирские огни» № 2, 1961 год.


Есть книги, которые берут тебя в плен властно, как говорится, без остатка. Когда бы ни раскрыл такую книгу, какими бы делами и заботами ни был отвлечен, она подчинит себе громадой чувств, могучим волевым напором. Не такова книга «Стороны света» Юрия Левитанского. Эти стихи нужно читать под настроение. У Юрия Левитанского своя манера, свой голос, мягкий, задушевный, искренний. И если вам сегодня взгрустнулось, а за окном пламенеет задумчивая, пестрая осень, если хочется поразмыслить о прожитом, глядя, как падает березовый листок, «словно рыбка золотая», если захочется заглянуть «и в эту синь и в эту даль» лесного пейзажа, — смело раскрывайте книжку стихов Левитанского: лучшего собеседника вам сейчас не найти.

Прозрачные акварельные картины природы наполнят вас ощущением какой-то необычайной чистоты и ясности миропонимания. Так чувствует себя человек, немало сделавший в жизни, прошедший через испытания войны, этой «страны из крови и огня», и вот теперь расстающийся с молодостью. Но вновь стремится он лететь, расти, свершать и с особенной остротой вглядывается в природу, в лесное разноцветье, где пылающая осень ведет единоборство с зимними холодами. И хоть не устоять «тугим нитям паутинок перед тугими каплями дождя, и ветер, всполошив осинник. швыряет листья», и появилась «первая примета — белесый иней на лугу», «торжеством предчувствия победы» наполнены лесные пейзажи:

... А листья новые придут,
придут за теми следом...


Нет ни уныния, ни тоски в раздумьях поэта о жизни, о судьбе своего лирического героя.

Я мужаю,
взрослею
старею
и опять становлюсь молодым.

Всеми помыслами отстаивает поэт чистоту, цельность, устремленность в будущее своих сверстников, тех, что вернулись с войны «в мятых гимнастерках с чистыми сердцами».

Разве может такой человек закиснуть в мещанском болоте, мечтать — лишь о собственной даче, о маленьких, мелких житейских удобствах?

Нет, не мечтает герой Левитанского о «чертах возмужалости» — о солидности, важном чине. Куда лучше поутру, налегке, совсем по-мальчишески размахивая палкой, отправиться в лес и бродить среди мокрой травы. Или на палубе парохода, подложив под небритую щеку дорожный мешок, следить, как приближаются в темноте огни далекого золотого прииска.

А какие прекрасные люди встречаются на пути! Вспоминая хлебосольную душу сибиряков, где в каждой крестьянской хате встречают даже совсем незнакомого гостя по пословице: — «Чем богаты, тем и рады», — поэт стремится «хоть в какой-то мере» быть достойным этой высшей щедрости.

Вот таков он, герой Левитанского, человек с чистым сердцем, с чистыми помыслами, со светлым взглядом на жизнь, неутомимый путешественник, чуткий друг, искатель. И если вас удивит, покажется не очень правдоподобным, что уж слишком много хороших людей встречает он на пути, уж слишком много света, ласковых тонов в его описаниях природы, то постарайтесь получше понять вашего милого собеседника, его мягкую и немного восторженную натуру. И тогда вас не обескуражит такая «шибко гневная» отповедь скопидому, которой однажды разразился поэт:

Если кто и есть ещё,
быть может,
кто, шаги заслыша у ворот,
на задвижку дверь свою заложит,
ковшика воды не поднесет,
и влечет его неудержимо
встреча с каждым новым пятаком —
пусть себе трясется эта жила
над своим железным сундуком!


Думается, каждый согласится, что сказать в адрес стяжателя с кулацкой душонкой «пусть себе трясется эта жила» — еще не самое злое и убийственное, что, наверное, можно и нужно было бы сказать гораздо сильнее. Но примем поэта таким, как он есть, — лиричным. светлым, естественным. А захочется нам иных слов, иных интонаций, — возьмем с полки стихи другого поэта.

Несколько замечаний об излюбленных поэтических приемах Ю. Левитанского.

Ощущение живой, непосредственной беседы с читателем создается благодаря широкому использованию бытовых интонаций рассказчика.

В Кишиневе
Зимой,
а точнее говоря — в декабре,
я внезапно услышал...


Так начинается стихотворение и так же, подытоживая сказанное, заключается:

Вот что было со мной
в Кишиневе
зимой,
в декабре.

Или другое стихотворение, про Байкал:

Вы помните песню про славное море? —

— спрашивает поэт. И когда вы, мысленно ответив «да», «помню», «припоминаю», устраиваетесь поудобнее и приготовитесь слушать, он начинает свой неторопливый стих-рассказ.

Любопытно, что подобный прием поэта-рассказчика часто использовался в стихотворениях великого «агитатора, горлана, главаря». Но если Маяковский беседовал с аудиторией в сто, двести, тысячу человек, то Левитанский тем же самым приемом добивается естественности, непринужденности беседы с вами наедине. Прекрасное свидетельство тому, что творческая учеба не приводит ни к подражательству, ни к нивелировке.

Левитанский редко использует звуковые повторы, справедливо полагая, что в той негромкой беседе, которую он ведет с читателем, ассонансы и аллитерации воспринимались бы как нечто инородное, внешне формальное. Зато широко использует поэт словесные повторы.

...и как ни старался я, рот открывая,
но в море,
но в море слова пропадали...
...Опоздало письмо.
Опоздало письмо.
Опоздало.


Подобные словесные повторы выполняют в стихах Левитанского двоякую роль. Во-первых, они — средство эмоционального усиления («...Щурюсь от быстрого блеска. Слушаю. Слушаю. Слушаю.»), во-вторых, они еще более усиливают разговорную интонацию. Так и видишь человека, который, задумавшись, повторяет особенно полюбившееся слово или, оценивая сказанное, собирается с мыслями («Ну, а есть ли у лета граница? Едва ли, едва ли...»).

Лирический герой Левитанского — человек скромный, даже застенчивый. Поэтому поэт решительно отказывается описывать, называть чувства, наполняющие его. Не может герой Левитанского сказать о себе — «могучей страстью очарован», «люблю тебя», «сегодня я счастлив». Он говорит о себе простейшими глаголами-действиями — «слушаю», «помню», «вижу», «иду не спеша, помалкиваю».

Ю. Левитанский достигает эмоционального воздействия серией сжатых ощущений, останавливает внимание на какой-либо дорогой для него детали и позволяет читателю самому сделать вывод о чувствах, переживаниях своего героя:

Я щекою небритой
ощущаю мешок вещевой,
мой дорожный мешок,
перемытый водой дождевой.
От него пахнет пастой зубною
и ягодным мылом,
позабытой страною —
детством лагерным милым.
(«Не брести мне сушею...»)


И только в одном стихотворении — «К морю стремился» — поэт попытался отойти от своей, присущей ему манеры письма:

Птицы Сибири
в груди у меня летают.
Реки Сибири
в крови у меня гремят.
Это во мне
медведи заводят игры...

И в результате — стихотворения не получилось, поэт заговорил не своим голосом, вышло очень неестественно, напыщенно.
Книга стихов Ю. Левитанского «Стороны света» ведется от лица человека, прощающегося с молодостью.

О том, что тоже, видимо, состарюсь,
впервые в жизни думаю всерьез, —


говорит поэт в заключительном, программном стихотворении. Но воспоминания Левитанского — «не бегство от сегодняшнего дня». Как первое испытание сил, как «впервые поднятую целину», вспоминают герои суровые годы войны.

Размышляя о наступающей осени, «оставляя все дальше исток», поэт всем существом ощущает, как по-прежнему вокруг «все так неразгаданно и ново», так радостно устремлено в будущее. И с уверенностью заключает поэт: осень —

не время увядания земного,
а наступившей зрелости пора.


Другие материалы